На обратном пути встретил своего соседа Сергея, который пробирался на дачу. Он всегда приезжает только на несколько часов. Так вот Сережа сказал, что в Москве идут жуткие скандалы. Льготники наконец-то опомнились, что принесли им новые законы. В Москве в метро еще пускают по пенсионным удостоверениям, но требуют показать паспорт с московской пропиской. Уже налицо конфликт Москвы и Московской области.
Весь день сидел над первой главой романа. Тотальные переделки Бори я не принимаю, но все его мелкие редакторские уточнения очень по делу. Я сверяю два текста.
Телевидение, не переставая, говорит о катастрофе и цунами в Юго-Восточной Азии, цифры погибших все время увеличиваются и достигают сейчас 150 тысяч. Катастрофа библейская.
Уехал в Ленинград Василий.
5 января, среда. Днем пошел за водой на источник, а потом гулял с собакой. Мы шли с ней по дороге вдоль участков, внезапно Долли пролезла в какую-то дыру в сетчатом заборе и пошла вдоль чужого участка, параллельно мне. Ну, думаю, как она будет отсюда выбираться. Наконец, она уткнулась в забор, тоже из сетки, который огораживает соседний участок. Я продолжаю идти, вернее, уходить от Долли, а она начинает искать дырку в новом заборе. Ее там нет, собака мечется вдоль этого поперечного забора. Долли может догнать меня, если вернется по своим следам, найдет и вылезет именно в ту дырку, через какую она и залезла на участок. Я между тем дошел до угла, повернул и из-за столба со старой, еще прошлогодней, зеленью стал наблюдать за собакой. Нет, она определенно умница. Она, пометавшись, села, подумала, встала и побежала обратно по своим следам. Вылезла из дырки, огляделась и галопом помчалась теперь уже по моим следам. Встреча была очень горячей.
Работал, читал, слушал английский, занимался хозяйством и уборкой.
6 января, четверг. С утра — все продолжаю жить в Обнинске — разбирал старые бумаги в портфеле. Там накапливается: не успевая прочесть вовремя, откладываю, все трамбуется, превращается в гумос. В том числе достал и просмотрел газету, малоформатную, естественно, "Московский литератор", еще аж за октябрь месяц. Начал со статьи В.И.Гусева "Герой" о состоявшейся у нас в Литинституте конференции, посвященной100-летию со дня рождения Николая Островского. Я же ее и открывал. Но я совершенно по-другому и толкую, и вижу все события. Меня в тот момент волновало чувство литературной справедливости, понимание значения этого писателя для русской литературы. Это мероприятие я затеивал — с подачи, правда, и по инициативе В.П. Смирнова, который тоже удивительно точен и не стреляет холостыми — еще и потому, чтобы тем засранцам-писателям и литературоведам, что раньше все вились вокруг революционно-героической тематики, а сейчас, кроме Набокова и Гумилева, никого не замечают, стало хоть немножко не по себе. Но Гусев-то здесь нашел примечательную общественную тенденцию. "Произошло то, что и должно было произойти: "публика" (народ!) соскучилась по этому самому Герою. Надоели антигерои, маленькие люди, мужчины-бабы, женщины вместо мужчин, самокопатели, себялюбцы-нытики, славолюбцы без причин для славы, таланты без мужества и без таланта и так далее. Нужен Герой. Он нужен морально, рационально, эмоционально и, если угодно, биологически". Дальше — совершенно замечательные пассажи о том, как "русские Герои шли друг против друга…. Телегин против Рощина, Мелихов против Турбиных, Тухачевские против Колчаков".
Надо сказать что вся газета такая: и умная, и ладно написанная, и заставляющая думать. Как обычно, на первой странице три автора. Кроме Гусева, это еще Иван Голубничий и Максим Замшев. Все держат направление, это важно. Чуть позже я обязательно прочту всю газету, стихи, прозу. На одной из страниц увидел свою фотографию рядом с Бондаревым и Гусевым — открываем совещание молодых писателей. Но еще больше порадовался, увидев фото Толкачева. Ну что же, мы уйдем, вот эти самые ребята придут на наши места и снова будут воевать и держать фронт.
Из того же портфельного запаса нашел и три странички текста, вынутых из интернета. Это мне переслал один из моих приятелей с таким комментарием: "Сергей Николаевич! Ты, конечно, не читаешь израильский журнал "Лехаим". А вот что он пишет (автор Александр Борин, в свое время член парткома "Литературной газеты", выдающийся партийный публицист):
"Совсем недавно, в апреле 2003 года, газета "День литературы" опубликовала переписку двух литераторов — Андрея Мальгина и Сергея Есина. Главная их печаль — стоит только проявить некоторое инакомыслие, как тут же тебя без всякого повода окрестят антисемитом. А какие они антисемиты? Мальгин даже уверяет, что, не будучи евреем, "животных антисемитов" "не переваривает с детства". Правда, тут же огорчается: "Разгромив НТВ и еще кого-то в еврейском лагере, Путин не создал никакого идеологического бастиона для подлинных государственников, для настоящих патриотов". Убежденный же неантисемит Есин, которому "до чертиков надоело говорить о евреях" и который "с удовольствием не знал бы о них", ему вторит: "Процентное соотношение евреев-литераторов… чудовищно по отношению к русским. Мы что, хуже пишем?" И с тоской вспоминает, что когда-то в журнале "Юность" он "стоял всегда во вторую очередь и проходил только тогда, когда проходили все свои". Ну, словом, обыкновенные инакомыслящие — что с них взять".
Теперь мой комментарий: пишешь себе пишешь, романы, повести. воспитываешь чужих детей, не считаешь, кто свои, кто чужие, спасаешь от нахрапистых людей государственную собственность, — и ни слова публичной благодарности. Вся критика, в которой осталось все то же соотношение, помалкивает, а чуть наступишь на мозоль чужому национальному, читай — еврейскому, чувству, сразу становишься знаменитым даже в чужой прессе. Ну, уехали, живете на исторической родите, я всегда говорю, что израильские евреи — самые замечательные евреи, они хоть не ругают свою родину и не называют ее "этой страной", так забудьте наши заботы, живите спокойно, читайте своих писателей, своих литераторов, прекратите сводить счеты, уймитесь.
Потом знаменитый партийный публицист принялся учить и воспитывать Мальгина, который в свое время написал статью против одной из публикаций Натана Эйдельмана. В переписке со мною Мальгин об этом уже поминал, из текста публициста я бы выделил два места, относящиеся к этике, которая и в газетном варианте этика, а не междусобойчик. Партийный публицист прочел статью в верстке и сразу же: "Прочитав верстку, я позвонил Натану. "Любопытно, — сказал он, — захвати полоску, вечером я приеду". Проглядев текст, Натан возмутился. Нет, не из-за ругани в свой адрес, она его не тронула, его возмутило фантастическое количество ошибок. "Ну какой неуч!" — вздохнул он и… стал править материал. Весь вечер он приводил поносившую его статью в божеский вид. Удивительно, но мне это показалось тогда совершенно нормальным".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});